Стоковые изображения от Depositphotos
режиссер, публицист
История чудесная первая. В 2001 году Джошуа Оппенгеймер приехал в Индонезию снимать кино о рабочих плантаций. Молодой режиссер, выпускник Гарварда, потомок жертв Холокоста. Чтобы объяснить, что это был за пацан и на что он был готов пойти ради кино, достаточно сказать, что он проник в крайне правые и расистские американские группы, притворившись жертвой инопланетян. Для другого фильма о женщине, убившей сына в микроволновке, он смешал правду и вымысел, нагло забив болт на жесткие рамки документалистики. Было ясно, что ему на роду написано встретить другого такого же человека вне рамок. До судьбоносной встречи с Вернером Херцогом оставалось меньше трех лет.
В Индонезии Оппенгеймеру хватило одного дня, чтобы понять, что кино он снимает совсем не о том. Какие к черту рабочие плантаций, когда каждый сантиметр индонезийской земли – как тень отца Гамлета – взывает к отмщению, осквернен пролитой братской кровью. К тому моменту прошло 35 лет с того момента, как Индонезия пережила два года невиданных массовых репрессий, когда людей сотнями тысяч обвиняли в коммунистических пристрастиях и садистически мочили по всей стране. Убивали всех коммунистов и китайцев. (И велосипедистов).
В отличие от других стран, которые о схожих событиях молчали и отрицали их, отрицали и молчали, в Индонезии реакция на период террора была необычной. Страна гордилась своими репрессиями.
Обыкновенный фашизм и 35 лет спустя очень был доволен собой – так вышло потому, что те, кто репрессировал, остались у власти.
Полное отсутствие у палачей каких бы то ни было следов угрызений совести настолько поразило Оппенгеймера, что он срочно начал снимать. «Срочно» затянулось на десять лет. Настоящие шедевры приблизительно столько и снимаются. Продюсером фильма стал Вернер Херцог. Мы все привыкли к сентиментальному консенсусу об этой паре: палач-жертва. Тут все было наоборот. Ну, раз так, то и Оппенгеймер тогда пошел вспять. Он придумал невероятное кино. Он заставил своих героев-палачей самим снимать кино о том, как они убивали, играть в нем самих себя, а иногда своих жертв. Он нащупал там одного героя, насчет которого теплилась надежда, что вроде бы он готов к раскаянию, и – точно угадал. Он добился от него в конце раскаяния (снятого крайне отвратительно и физиологично).
Это было полдела. Как теперь заставить раскаяться страну?
И знаете что? Эти две оторвы, Херцог и Оппенгеймер, заставили целый народ Индонезии посмотреть кино и начать осмысливать события, которые произошли в 1965-66 годах. Две оторвы, Оппенгеймер (доктор искусствоведения) и Херцог (человек без образования), у которого кино получается из чего угодно, о чем и Ахматова не мечтала, например, о том, как он сожрал свой ботинок, Херцог, который в документальном (в греческом зале, в греческом зале!..) кино в роли верующих праведников снимал за рупь алкашей и заставлял их как бы молиться и как бы молитвенно глядеть вглубь вод. Как они его продвигали, я рассказывать не стану, это отдельная история. Но факт – фильм стал самым обсуждаемым фильмом в индонезийской истории. Фильм свел с ума европейцев, заставив их сочувствовать убийце. Фильм получил все призы мира.
История невероятная вторая. Вопреки распространенному мнению, что будто бы Германия подает пример всем остальным, как правильно раскаиваться и бить себя в грудь – процессы денацификации проходили совсем не гладко. Опросы общественного мнения вплоть до конца 50-х фиксируют, что большинство западных немцев все еще уверены, что Гитлер — хороший руководитель.
Разница с Индонезией проста. Нацисты потеряли власть. Раскаиваться пришлось. Под нажимом (сильным) западных союзников ФРГ пришлось выплачивать компенсации Израилю – что, к слову, вызвало самое сильное недовольство среди немцев.
В общем и целом западная Германия буквально «отрицает Холокост», зато Восточная как будто признает, но дистанцируется от него хитрым способом. В Берлине не найти памятника, который сообщал бы о ответственности немцев – на всех памятниках сказано, что злодейства вершили некие нацисты-капиталисты – прямые антиподы нас, коммунистов Германии. Никакой коллективной ответственности никакие немцы за собой не чувствуют.
Пока на экраны не выходит сериал с Мерил Стрип в главной роли.
Мелодрама с выдуманными героями производит на нацию, которую совсем не впечатляли судебные процессы, невероятный эффект. Сериал смотрит вся страна. Зрители (было зафиксировано 23 тысячи звонков), разгневанные тем, как такое можно было допустить, обрывают телефоны студии. Чтобы помешать трансляции фильма, правые радикалы пытаются подорвать телекоммуникационные вышки.
После чего последовал знаменитый «спор историков», выплеснувшийся на страницы газет. Подключились интеллектуалы. За спорами интеллектуалов следила страна. Общество немецкого языка фиксирует, что слово «Холокост» становится словом года.
Так это, видимо, и должно быть.
Да, общественный консенсус съел много правды о Холокосте, но в каком-то виде осмысление нацистского прошлого имело место.
История третья, магическая. Рассказ о том, как фильм о Варламе Аравидзе, собирательном диктаторе, похожем одновременно на всех диктаторов мира, сперва лег на полку, потом оказался на всех экранах СССР, хорошо известен. Идеолог перестройки Александр Яковлев рассказывал, что выход этой картины изменил политический строй. Остается загадкой, как киноязык Тенгиза Абуладзе стал доступен всей стране, даже самым темным людям в ней. И как с мыслью Тенгиза Абуладзе солидаризировалась вся страна.
В общем, бывают в истории такие фильмы, которые не только получают все награды, но и меняют представлении о собственной истории у целой нации. Никакие факты, никакие судебные процессы такой мощью не обладают, нет у них потенциала начать общественный диалог.
Так вот. Фильм «Капитан Волконогов бежал» таким фильмом не стал. Вот, собственно, и все.
Нет, не все.
Вот все люди как люди. Сидят на попе ровно, ждут смерти. Некоторые, наоборот, суетятся. А есть такие, которые думают: я Шекспир, я Абуладзе, я – Тарковский. Я сниму кино, которое перевернет мир. Я сниму кино о сталинских репрессиях, оно заставит переосмыслить наше (страны/народа) отношение к прошлому, начнется общественная дискуссия, я обязан это сделать. Так чувствуют себя авторы фильма Наташа Меркулова и Алексей Чупов.
Фильм снят при поддержке Минкульта. Но в российский прокат так и не вышел, хотя успел получить премию критиков и приз зрителей. Теперь он выходит в прокат по всему миру. Но не в России. И становится самым обсуждаемым фильмом. Но не на родине. Парадокс очень обидный. Понятия не имею, чем же именно он не угодил, но фильм крайне важный.
Любуюсь. Завидую. Артистам, которые сыграли тут лучшие свои роли. Режиссерам, которые решились…
Главный герой работает в каком-то ведомстве, которое осуществляет большой террор, вроде НКВД, но не НКВД. Собственно, его любимая работа – это пытки и расстрелы всех тех, кого подозревают в нелояльности. Он – полуспортсмен, полуциркач, полууголовник, полуробот – идеальный винтик машины репрессий. До поры до времени. И вот Контора начинает пожирать собственных детей, и капитан успевает дать деру. Случайно в глубокой ночи оказывается привлеченным к похоронам убиенных – Контора хватает случайных бомжей на грязную работу, чтобы их руками замести следы. И вот они сбрасывают трупы в братскую могилу, и тут капитан узнает своего бывшего товарища по борьбе за чистоту мысли. Труп товарища сообщает ему, что все уже благополучно в аду. А у капитана есть шанс попасть в рай, для этого надо добиться хоть одного-единственного прощения. Капитан не то чтобы испытывает угрызения совести. Процесс покаяния идет негладко. Негладко он идет всегда. И везде. Как и было сказано. Ясно, что все его попытки обречены на провал. Извиняется он приблизительно так же, как Клавдий на молитве, с теми же, конечно, интонациями: «Прости мне, боже, подлое убийство!». Даже Клавдий понимает: «Нельзя молиться так». А герой вот, дурачок, ходит и все просит и просит, вяло, без чувства, без надежды, так – механически. Прости мне это подлое убийство… Ну, и все жертвы, разумеется, посылают его к чертям.
Критикам фильма, которых тут ничего и не убедило, сообщаю, что так и должно быть. Покаяние – оно вот всегда такое, из-под палки. И почти всегда невозможно, не берущаяся в принципе вершина… По-моему, отличная метафора о никак не случающемся покаянии. И никуда тебе тут не берут нас (капитана Волконогова) – тупик, и ни в рай, и ни в прокат…
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.
По сообщению сайта Газета.ru