Выставка-путешествие «Балабанов», открывшаяся в октябре в Петербурге на втором этаже пространства «Цех» «Севкабеля», безусловно, стала событием. Это новый, современный тип выставки, в котором экспонаты погружены в театрализованную, так сказать, иммерсивную среду, созданную известным и успешным сценографом Агнией Стерлиговой и ее бюро Planet9 по идее куратора выставки Татьяны Гетман. Кинокомпания СТВ организовала эту масштабную экспозицию к 25-летию выхода фильма «Брат».
Среди металлических гор и ущелий расположены павильоны, в которых создана атмосфера, отсылающая зрителей то на съемочную площадку фильма «Про уродов и людей», то в Кармадонское ущелье, то в палатку из фильма «Война», много предметов, принадлежавших Балабанову, участвовавших в съемках, много кадров из фильмов, архивных документов, аудиорассказов.
А последний раздел посвящен неснятым фильмам Балабанова. Очень эффектная инсталляция в этом зале – огонь и вода на стенах, – кадры из фильма на экранах погружают зрителей в мир одного из самых неожиданных произведений Балабанова «Река». Фильм начали снимать в 2000 году, но его не пришлось закончить – осенью, в экспедиции, где находилась вся съемочная группа, в автоаварии погибла исполнительница главной роли, молодая якутская актриса Туйара Свинобоева. После ее смерти Балабанов принял решение не продолжать съемки. Спустя несколько месяцев его уговорили собрать в фильм то, что отснять уже успели.
Я очень хорошо помню свой первый просмотр этой картины. Дело было в 2002 году, в Госфильмофонде в Белых столбах, где во время ежегодного тогда кинофестиваля впервые продемонстрировали сорокаминутный фильм, который Алексей сам смонтировал на основе отснятого материала и сам озвучил. Помню сильное впечатление, которое на всех нас произвел фильм. После «Брата» и «Брата-2», которые тогда только что с невероятным успехом прошли по видеоэкранам (кинотеатров в тогдашней России было очень мало), удивительно было смотреть на кино совершенно иного толка.
Повесть польского писателя Серошевского «Предел скорби: повесть из жизни прокаженных» была напечатана в русском журнале «Мир Божий» в 1900 году. Серошевский тогда отбывал ссылку в Сибири, в Якутии, он попал туда совсем молодым, двадцати лет, человеком, женился на якутской девушке, пахал землю, сеял, работал на кузнице, но успевал наблюдать и записывать. Из его наблюдений родились несколько рассказов и повестей, очень заинтересовавших тогда читающую публику. Потом Серошевского подзабыли. А дальше случилось удивительное.
Однажды сценарист Эверт Паязатян прочел повесть «Предел скорби» и так ею заинтересовался, что решил сделать из нее сценарий на свой страх и риск. Сценарий он передал продюсеру Сергею Сельянову, а тот показал его Балабанову. Алексей, как сам он вспоминал, прочитал сценарий, потом повесть, а потом переписал текст по своему, хотя и оставил придуманный Паязатяном финал.
Сценарий Балабанова можно прочесть, он опубликован, в нем очень многое оставлено из повести, даже диалоги сохранены, но выпущены психологические мотивы, описания подробностей отношений, то есть из этнографического повествования вылущена жесткая фабула – история маленькой колонии прокаженных, предоставленных самим себе и выживающих на безлюдной равнине Якутии. Интересно, что в этом фильме вообще нет сцен насилия и полностью отсутствует секс, хотя Балабанов, в картинах которого обычно всего этого полно, считал: «Тема всего кино – насилие, потому что зритель любит, когда в персонажа всаживают пятьдесят пуль, после чего он закуривает и идет мстить. Так в жизни не бывает, и зрителю интересно. Никакого специального и личного интереса к насилию у меня нет – оно сюжетная необходимость, не более того».
Сюжетной необходимости в эффектах такого рода в этом фильме не было. Была проказа. Это особый вызов, потому что кино – это изображение, а смотреть на уродство и распад очень неприятно. Однако Балабанов пошел на это сознательно. Художники создали муляжи язв и разрушенных тканей, хотя оператор не фиксирует на них внимание. Проказа – загадочная болезнь, она убивает, но медленно, прокаженные могут жить очень долго, испытывая страдания, но не умирать. Это настолько пугало людей, что прокаженных стали изгонять из мест обитания, селить отдельно, в страхе перед болезнью. Считалось, что достаточно простого соприкосновения не только с больным, но и с посудой, из которой он ел, одеждой, даже землей, по которой ступал. Воздух тоже может принести заразу. Поэтому заболевших отправляли подальше, а чтобы они не приходили к остальным, их снабжали минимальным количеством еды и одежды.
Вот в такой колонии, где живут шестеро взрослых и одна девочка, и происходит действие. Проказа сделала их изгоями, они не могут вернуться в большой мир, им приходится довольствоваться обществом друг друга. И хотя жизнь их тяжела, добывать еду и тепло трудно и хотя они все время находятся на грани смерти, внутри этой группы зреет конфликт. Не все они больны, две женщины попали к прокаженным здоровыми – одну привез муж, чтобы от нее избавиться, бросил связанную в тундре, а больные ее нашли. Вторая сама пришла туда, по своей воле, чтобы жить с мужем, которого любит. Не больна и девочка, родившаяся в колонии и никогда не видевшая другой жизни. Однако страх перед проказой сильнее любого забора отделяет их теперь от соплеменников.
Судя по сценарию, Балабанов хотел снять фильм, в котором было бы много экзотической натуры, была сделана большая работа по сбору аутентичных предметов, очень тщательно изучен быт якутов, создана очень живописная и очень подробная среда.
И хотя фильм снимали не в Якутии, а на русском севере, пейзажи изумительной красоты в четыре времени года: зиму, весну, лето и осень должны были бы стать частью удивительного мира, в котором разворачивается действие. Планировалось зафиксировать и те особенности почти первобытного хозяйства, что стало уделом прокаженных: ловля рыбы, ее разделка, сушка, приготовление еды – все это могло стать не просто фоном, но и смыслом истории. Про то, как цепляется человек за жизнь, как борется за свое существование, даже когда у него нет ни очевидной цели, ни смысла, одна голая экзистенция. Как обрастает привычками, привязанностями, как живет надеждой, как радуется малому. Но из этого замысла очень мало успели реализовать.
Когда Балабанов смонтировал снятые эпизоды, картина получилась иная. Все промежуточные стадии исчезли, история выпрямилась, как стрела, и попала в новую цель.
Балабанов показал фильм про ту проказу, что внутри души человека, про то, как страшная болезнь может быть милосердней страстей человеческих, историю сильную, простую, и страшную. Мы не успевали разглядеть все подробности, привыкнуть читать быт и детали. Зато отдельные сцены выросли до эпического масштаба. Внешний мир должен был появиться в нескольких сценах, но в результате остался только в одной – где некто властный кричит на несчастную Анчик, что пришла просить помощи у бывших соседей. В этой сцене нет перевода – во всех остальных он есть (герои фильма говорят на якутском). Внешний мир не существует, а если он иногда появляется, как якут, что сопровождает Анчик с выпрошенной коровой обратно в мир прокаженных, то не хочет замечать в них людей, жалея лишь корову, «божью тварь», что сгниет в проклятом месте.
При этом внутри маленькой колонии много добра и человечности. В этой модели есть старики – их обглодала болезнь, но они сохраняют смешливость, радуются еде и теплу, с удовольствием вспоминают былое. Есть взрослые мужчины, один, муж Анчик, апатично переносящий свое горе, к добру и злу «постыдно равнодушный», другой – которого сыграл любимый Балабановым актер Михаил Скрябин («Груз 200», «Кочегар») – напротив, добряк и философ, охотник и рыболов, несмотря на больные ноги, главный работник и добытчик. Девочка – еще ребенок, с обычной детской жаждой впечатлений, радости, счастья. И две женщины – кроткая и покорная Анчик и Мегрень – злая, страстная, ожесточившаяся, завидующая всем вокруг и жалкая в своем одиночестве. Именно Мегрень, воровка и разбойница, становится главной в этом слабом мире, она диктует порядки, требует повиновения, и ей все покоряются. В поиске мира и покоя никто не пытается ей противоречить, все только сглаживают конфликты, уступая и подчиняясь. Но той все мало. И в финале она в бессильной ярости уничтожает свой маленький и больной, но все же ставший привычным мир.
После просмотра один известный критик подошла к Балабанову и сказала: «Леша, я потрясена тем, что вы во всех фильмах верны одной теме: это формы и способы самоубийства русского народа. И упорство, с которым народ к этому стремится». Балабанов подозвал Сергея Сельянова: «Смотри, вот один из тех немногих людей, кто это понимает».
Пессимизм был присущ Балабанову, он видел мир довольно мрачным местом, трагическим по своей сути, и к нему притягивало трагедии – впереди была смерть Туйар, его Мегрень, неснятый «Американец», страшная гибель Сергея Бодрова и большей части съемочной группы Балабанова, люди которых он «одолжил» Бодрову, которого любил как сына, как брата. Собственная болезнь. Ранняя, в сущности, смерть.
Балабанов жил в эпоху надежд, когда юный российский мир был полон иллюзий и планов, торопился жить, зарабатывать, потреблять, строиться. На этом фоне мировоззрение Балабанова казалось излишне нагнетающим, мрачным, многие говорили, что его фильмы слишком мрачны. Но это не так. При всей свойственной ему печали, Балабанов не чувствовал безнадежности – потому что у него было кино. Фильмы, которые он снимал, давали ему силы. В кино можно было отмахнуться от тяжелых предчувствий, показать то, чего в жизни не бывает: хороший конец.
В повести Серошевского огонь пожирает строения, медведь – трупы, а маленькая девочка становится его последней жертвой. В фильме иной финал. В нем появляется ребенок, родившийся из мертвой уже Анчик. Мальчик плачет, девочка находит его, моет, как это делала сама Анчик с недолго прожившим и умершим в голод ребенком Мегрень, пеленает в нарядный свой платок, который так и не дождался праздника, наливает в бутылку последнее молоко и кладет сосущего младенца в лодку. Лодка плывет в реку, оттуда в океан, и никто не знает, куда и как она причалит.
Свой первый фильм «Счастливые дни» Балабанов заканчивал так – в кадре с залитыми водой улицами Петербурга появлялась стрелочка, нарисованная поверх пленки, пейзаж превращался в детский рисунок, на котором по волнам качалась лодочка. Над ней – надпись: «Это Я».
В общем, мир, снятый Балабановым в кино, продолжает существовать в истории кино. Это важно. Это ободряет.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.
По сообщению сайта Газета.ru