Журналист, педагог
В Госдуму внесли удивительный законопроект. Он предусматривает изменение в Семейном кодексе понятия «интересы ребенка». Авторы инициативы объясняют, что так они борются с идеологией детоцентризма и пытаются исключить психологические манипуляции при разводе родителей. Отдельно подчеркивается, что при этом самом разводе руководствоваться надо не мнением ребенка, а «традиционными ценностями». И тут, конечно, интересно все. И то, чем же так страшен голос ребенка, и что такое «традиционные ценности» в контексте разводов. В обществе, меж тем, уже развернулась полемика.
Больше всего новость взбудоражила обывателя. Многие решили, что закон хотят принять для того, чтобы при разводе отбирать детей у матерей и передавать их отцам.
Так истолковали в народе оговорку про «традиционные ценности». Впрочем, некоторые моменты из пояснительной записки к проекту на такую интерпретацию как будто и правда напрашиваются. Вот такой, например: «Треть детей в России (около 11 млн) живет с одним родителем, из них порядка 10 млн — с матерями, в условиях отцовской депривации».
Ну а дальше пошло-поехало, разразились споры об исконном-посконном, семейно-домостроевском, скрепоно-традиционном. Но о какой традиции можно говорить в контексте расторжении браков, решительно непонятно. До революции разводы были делом исключительным, а число их — ничтожным: по переписи 1897 года, на 1000 женатых мужчин приходился только один разведенный. Какую-то сложившуюся практику решения вопросов по детям тут просто не выведешь.
Есть, понятно, стереотипы. Так, стереотип о том, что после расставания супругов дети оставались исключительно с отцом, возможно, родился благодаря сюжету «Анны Карениной» — хотя развода героине романа, к слову, так никто и не дал. Да, таких историй, когда супруги расходились, но не проходили процедуру развода в церкви, было, само собой, гораздо больше. Но с детьми там складывалось по-разному.
Любопытен случай сестры классика — Марии Толстой. Она ушла от мужа и поначалу даже хотела оформить все честь по чести (брат-писатель весьма много по этому поводу хлопотал), но потом она отказалась от идеи доводить все до юридического конца, просто уехав за границу. Что интересно, уехала она вместе с тремя детьми.
В случаях официального расторжения брака дальнейшая судьба ребенка тоже редко была определенной. Например, поэт и философ Вячеслав Иванов после унизительного процесса признания себя прелюбодеем контакт с дочерью от первого брака практически потерял — бывшая теща обрубила возможность общения.
Вряд ли под «традиционными ценностями» можно понимать и опыт советского времени. После революции разойтись супругам стало, конечно, гораздо легче (но все равно сложнее, чем сейчас), соответственно, и число распавшихся семей резко увеличилось (но опять-таки нынче их кратно больше). Дети в большинстве случаев оставались с матерью, отец мог на них претендовать, только если мать сама их бросила или ее моральный облик или убеждения совсем уж не соответствовали высоким идеалам советского общества.
К примеру, женщина могла потерять детей за свою упорную привязанность к религии. Вот выдержка из судебного решения 1950 года: «Дети не могут быть оставлены на воспитание матерью, так как она по своим взглядам не может дать им воспитание в коммунистическом духе. Истец же, являясь членом ВКП(б), безусловно, может дать правильное воспитание детям». Однако идейных женщин, готовых заплатить за свои взгляды разлучением с детьми, было исчезающе мало.
Если уж когда и стали чаще после расставания дети оставаться с отцами — то именно в последние годы. Порой это обоюдное свободное решение мужчины и женщины. Порой — результат судебных разбирательств.
Что интересно, поданные отцами иски об определении места жительства с ними удовлетворяются примерно в 60% случаев, аналогичные иски от женщин — в 77%. Как видно, разница не десятки раз, даже не разы, чтобы кричать о вселенской несправедливости. К тому же, отчасти иски от отцов не удовлетворяются, потому что 15% мужчин-истцов в процессе сами отказываются от заявленных требований.
В общем, судебная практика показывает, что отцы и матери действительно равны в своих правах, и если большинство детей и проживают у нас после развода с мамами, так это потому, что только 5% отцов вообще изъявляют желание, чтобы дети жили с ними. Пол истца отнюдь не определяет, будет ли увдовлетворен иск об определении места жительства ребенка. Главными факторами выступают возраст ребенка, степень его привязанности к каждому из родителей, социально-психологическая стабильность родителей, имущественное положение и, если ребенку больше 10 лет, — его собственное мнение.
И вот как раз учет этого-то мнения и объявляется нынче нетрадиционным, ненужным, вредным, спекулятивным — короче, не скрепным. Определенная логика в этом есть. Не спрашивать детей — это действительно наша давняя традиция, сформировавшаяся при царях и укрепившаяся при Советах. У нас веками «сопливым слова не давали». Чуть только немного сдвинулось что-то в этом направлении, так наверху вдруг перепугались, решили, что надо отыграть назад.
Однако объясняется инициатива внесения поправок в Семейный кодекс не какими-нибудь иррациональными страхами, а «ориентацией на стратегию национальной безопасности РФ и концепцию государственной семейной политики на период до 2025 года». Но объясняется уж очень витиевато. Говорят об отходе «от навязанной нашему государству в 90-е годы ювенальной системы детоцентризма и совершенно нетрадиционного для нашего народа противопоставления мнения ребенка мнению родителей».
То есть как бы получается закон хотят переписать назло Западу? Про несвойственное противопоставление взглядов детей и родителей тоже интересно, конечно. Любопытно, как бы это прокомментировал Тургенев. И не стоит ли, кстати, его «Отцов и детей» выкинуть из школьной программы, раз тут такое дело? Ну, чтоб не смущал души малых сих.
Со школой вообще, кстати, много вопросов. ФГОС если открыть, так там чуть ли не в каждом абзаце пассаж про важность формирования у учащихся собственного мнения. Это разработчики образовательного стандарта, конечно, маху дали.
Впрочем, отвлечемся от школы, в законопроекте речь все же идет о необходимости внесения поправок в Семейный кодекс. В пояснительной записке к проекту есть еще удивительные отрывки. Оказывается, «нездоровый акцент на мнении малолетнего ребенка» необходимо устранить, потому что «ребенок должен воспитываться обоими родителями, даже если они в разлуке». Простите, а как это реализовать? Это ж тогда надо не только детей не спрашивать, но и на родителей перестать обращать внимание. Даешь принудительную совместную опеку! Нет, совместная опека — это вообще-то здорово. Но ведь только когда она по доброй воле. А заставить-то как? И причем здесь вообще мнение ребенка? Девять из десяти подростков хотят жить и с мамой, и с папой. Но толку-то, когда такой вариант невозможен?
В общем, очень все непонятно. О чем законопроект? Чего им хотят добиться? Почему детей принципиально важно заткнуть? И в чем все-таки заключаются у нас традиционные семейные ценности?
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.
По сообщению сайта Газета.ru