Стоковые изображения от Depositphotos
Язык или право на его использование — важнейшие элементы процесса деколонизации. Они стали одним из основных «поводов» для военного вторжения России в Украину. А также причиной для российских политиков регулярно критиковать Казахстан за «русофобию» (выражающуюся во введении латиницы, в отдельных случаях «языковых патрулей», требующих применения казахского языка в сфере обслуживания или в чем-то другом), прозрачно намекая на лингво-зависимую роль.
В самом Казахстане язык — тоже один из наиболее конфликтогенных факторов в обществе. Язык стал главным компонентом риторики политиков с национал-патриотической повесткой, всё жестче звучат дискуссии об укреплении позиций казахского языка.
В этом материале редакция Factcheck.kz исследует языковую политику Казахстана, изучает международный опыт и ищет формулы решения языкового вопроса. Среди неожиданных выводов — Казахстану стоит изучить уникальный опыт возрождения иврита, валлийского и малайского языков, избегая ошибок и нарушения международного права.
В Казахстане в эпоху СССР русский язык был доминирующим. Знание русского языка открывало для советского гражданина из периферии больше возможностей в образовании и карьере. А его незнание вело как минимум к бытовой дискриминации, в частности в городах.
Казахский язык в тот период отошел на второй план. Развитие его было застопорено активной русификацией и рядом кардинальных реформ. Дважды менялся алфавит — с арабского на латиницу в 1929 году, а затем с латиницы на кириллицу в 1940 году; в 1955 году на два года отменили обязательное изучение казахского языка в русскоязычных школах.
Всё это привело к тому, что для нескольких поколений казахстанцев первым языком стал именно русский, тогда как казахский они могли знать слабо, либо не знали вовсе. Позже появился пренебрежительный термин «шала-казах» (шалá — половинчатый, кое-как). Так называют этнических казахов, не говорящих на казахском языке или не владеющих им в полной мере, и не знающих или не соблюдающих казахских традиций.
Последствия советской политики продолжают формировать казахстанскую реальность. Несмотря на обретение независимости, закрепления казахского языка как государственного и рост национального самосознания ситуация с уровнем владения казахским не сильно изменилась. За 32 года государству не удалось решить задачу эффективного обучения казахскому языку как детей, так и взрослых, а русский язык всё ещё довлеет во многих сферах жизни.
На фоне военного вторжения России в Украину, русский язык воспринимается многими как «язык агрессора» или как некий колониальный маркер. Казахстанцы всё больше осознают необходимость сохранения национальной идентичности, развития государственного языка. При этом из-за чувствительности вопроса и внутренней поляризации растёт напряженность в обществе.
В языковом вопросе есть огромный соблазн поиска виновных: тех, кто не учит язык, кто за это обвиняет, кто расходовал госсредства на языковую политику, кто использует язык для формирования ксенофобии. Однако важнее, пожалуй, попробовать разгадать «квест»: как развивать казахский язык? Есть ли эффективный международный опыт решения таких задач?
При этом важно учитывать, что для Казахстана стратегически важно при этом не утратить знание русского языка. Не потому что язык может стать поводом для вторжения северного соседа. Русский язык — это и средство общения внутри страны и в регионе, и один из 6 языков ООН, дающий доступ к огромному массиву информации.
В одном из разделов государственной Концепции развития языковой политики Казахстана на 2023-2029 гг. предлагается использовать международный опыт, в частности — постсоветских стран, а также Малайзии. Мы рассмотрим эти примеры, а также опыт других стран и областей, которым успешно удалось восстановить свои национальные или миноритарные языки.
Отметим, однако, что в вопросе переноса языкового опыта следует быть даже более осторожными, чем при заимствовании любых других норм и практик.
Следует с большой осторожностью соотносить и дополнять международный опыт исследованием региональной специфики. При этом наличие мирового опыта позволяет «не изобретать велосипед» и примечать для себя вещи, которые статистически оказываются чаще провальными или удачными.
Иврит — эталонный пример успешного восстановления языка одновременно с возрождением национальной идентичности. Согласно официальной версии, иврит был мертвым языком с III по XIX век — на нем читали священные тексты, но не говорили. Сейчас, согласно Ethnologue, статус иврита оценивается как «процветающий». Причиной такого успеха стало возрождение национального самосознания еврейского народа в конце XIX века, сначала в еврейской общине в Палестине, а потом и за ее пределами.
Политики, педагоги и лингвисты приложили немало усилий, чтобы сделать язык текстов языком разговорным. Успех обеспечили школы, где преподавание велось исключительно на иврите. Дети общались на возрожденном языке друг с другом и с учителями, а затем принесли иврит сначала в родительский дом, а затем передали своим детям.
Такой способ возвращения языка к жизни называется созданием «языкового гнезда» — для детей с самого младшего возраста создается среда, чаще всего детские сады и школы, где все взрослые разговаривают с ними на целевом языке. Языковые гнезда оказались эффективными для восстановления многих современных языков меньшинств, от карельского на севере до языка Маори в Новой Зеландии.
Валлийский язык в Великобритании — ещё один пример успешных мер восстановления языка. Согласно ежегодному опросу населения, с 2010 по 2023 год количество говорящих на валлийском увеличилось с 731 000 до 906 800 человек. При этом группы больше всего владеющие валлийским — дети и подростки.
Состояние валлийского языка все еще непростое, в том числе из-за сильного влияния английского в поп-культуре и растущего числа переселенцев из Англии. Однако усилия, которые предпринимают местное правительство и активисты, приносят результаты.
Важным шагом для восстановления статуса валлийского языка стал Уэльский языковой акт 1998, который уравнял валлийский и английский языки на территории Уэльса, а принятый в 2012 году закон «О языке», сделал валлийский государственным — единственным на тот момент национальным языком в таком статусе кроме английского на территории Соединенного Королевства.
Законодательная поддержка подтолкнула бизнес и общественные организации к более широкому использованию валлийского языка, а создание медиа, вещающих только на валлийском, и государственные инвестиции в них значительно расширили языковую аудиторию.
Опыт Малайзии упоминается в Концепции развития казахского языка на 2023-2029 гг. как удачный пример языковой политики. В реальности этот процесс проходил не так гладко.
Малайзия — мультиэтническая и мультиязычная страна. Малазийцы, этнические китайцы и индийцы представляют три самых многочисленных этноса. Среди языков — малайский, диалекты и языки Китая и Индии, а также колониальный английский. Нация столкнулась со сложным языковым ландшафтом после колонизации. Английский преобладал среди элиты, но доступ к англоязычному образованию был ограниченным. Помимо этого, колониальное правительство не предпринимало никаких мер для унификации языка общения. В итоге малайзийские, китайские и индийские сообщества были разделены не только социальным положением и религией, но и языками.
После обретения независимости от Великобритании в 1957 году, правительство признало малайский единственным официальным языком. Малайский стал основным языком преподавания в школе. Был создан нормативный толковый словарь и нормативная грамматика на малайском. Были учреждены университетские программы на малайском, квоты и стипендии. Все эти меры позитивно отразились на состоянии малайского языка.
Однако такая политика привела к напряженности между этническими группами. В 1969 году в столице прошли ожесточенные протесты и столкновения между представителями малайзийского и китайского населения страны. Большую роль в конфликте сыграла межнациональная напряженность, усилившаяся, в том числе, из-за защитных законов в отношении малайского языка.
Это типичная проблема многонациональных государств в постколониальный период, и ее важно учитывать при формировании языковой политики. Как отмечает комиссар Совета Европы по правам человека Дуня Миятович, хотя поддержка официального языка — правомерная цель любого государства, «нельзя добиваться этого в ущерб правам носителей других языков, особенно представителей национальных меньшинств, и недопустимо, чтобы подобные меры усугубляли существующий раскол». По мнению эксперта, эффективнее стимулирование исполнения законов, вместо наказания за их неисполнение.
Еще одним неоднозначным результатом национальной языковой политики малайзийского правительства стал выход Сингапура из состава Малайзии в 1965 году. Отсоединение произошло, в том числе, из-за разногласий в связи с законом о единственном государственном языке. Несмотря на подобное многоязычное и мультиэтническое устройство, Сингапур выбрал другой подход и признал четыре официальных языка, используя английский как нейтральный язык общения.
В Концепции развития языковой политики среди успешных примеров также упоминаются страны Балтии. Отметим, что несмотря на общее прошлое советской колонизации, языковая картина в Литве, Латвии и Эстонии совсем не однородна. Для Литвы, особенно для столицы, где проживает большое количество поляков, русских, беларусов и украинцев, характерна мультикультурность. В то же время в Эстонии и Латвии языковой вопрос вызывает больше напряженности из-за более многочисленного русскоязычного населения. В Латвии 64,3% населения назвают родным языком латышский, 37,7% — русский. Государственный язык в стране один — латышский.
Весной 2018 года Сейм Латвии утвердил закон о постепенном переводе школ нацменьшинств на латышский язык с 2019 по 2025 год, обеспечивая поддержку и подготовку для учителей. Понимая сложности, с которыми неизбежно столкнутся ученики, министр образования Латвии Карлис Шадурскис пообещал, что первое время работы школьников на латышском будут оценивать мягко, «если будут недочеты не в самом материале, а в форме высказывания, грамматические ошибки».
Защитникам чистоты языка может показаться, что нельзя допускать неграмотности и «порчи» языка, однако именно такой толерантный подход к неидеальному языку — если его действительно удается воплотить — наиболее выгоден в долгосрочной перспективе.
На момент принятия, латвийский закон об образовании вызвал множество споров внутри страны, а также обеспокоил комиссара Европейского совета по правам человека, так как полный переход всех образовательных учреждений на государственный язык ограничивает в правах языковые меньшинства.
Любые изменения в языковой политике всегда будут восприниматься тяжело какой-то частью общества. Это не значит, что ничего нельзя менять, а лишь подчеркивает важность постепенных изменений, внимательность и бережное отношение к нуждам всех участников процесса и необходимость мягкого подхода.
Ассоциированный профессор Высшей школы образования Назарбаев Университета, эксперт в области полиязычного образования Сулушаш Керимкулова считает, что казахстанцам нужно дорожить своей билингвальностью. Решение в вопросе обучения населения казахскому языку она видит в смене методики преподавания языка, в первую очередь, в русскоязычных школах, учеников которых казахскому нужно обучать как второму/иностранному языку. В таком случае методика отличается от преподавания казахского как родного. Однако, по словам Керимкуловой, сегодня государственные чиновники не готовы принять такую идею, поскольку воспринимают понятие «второй язык» буквально, считая, что речь идет о снижении статуса.
На деле речь идет о переходе с «сухого» преподавания грамматики, заучивания правил и вокабуляра к коммуникативному подходу, в котором больший упор делается на обучении разговорным навыкам, а грамматика интегрируется в контекст и преподается через него. Самое главное здесь — снять у учеников боязнь совершить ошибку в речи, тем самым помогая преодолевать разговорный барьер.
По сообщению сайта Новости Кыргызстана